Читать книгу Лорелея (сборник) онлайн | страница 3

• Не пугайся, дорогая!
• Не похитят нас теперь:
• Твой покой оберегая,
• На замок я запер дверь.

• Как бы вихрь ни злился яро,
• Дверь ему не сокрушить;
• Но чтоб не было пожара,
• Лучше лампу затушить…

• Ах, позволь покрепче шею
• Мне твою обвить вокруг,
• Шали нет – так я согрею,
• Чтоб не зябла ты, мой друг!

• «О поэт, любезный сердцу,
• Как о нем мы все тоскуем!
• Как бы нам его хотелось
• Осчастливить поцелуем!»

• Так любезно наши дамы
• О поэте рассуждали,
• Между тем как на чужбине
• Изнывал я от печали.

• Солнце юга не согреет
• Тех, кого терзает холод.
• От воздушных поцелуев
• Не уймется в сердце голод.

• Блаженный миг – когда устами
• Бутон трепещущий примят;
• Не меньше счастья нам дарует
• Цветущей розы аромат.

• Прими же песнь, что чистым сердцем Прими же песнь, что чистым сердцем спета;
• Да не пребудет жизнь моя бесследной!
• Я знак любви тебе оставил бедный, —
• Когда умру, не забывай поэта!

• Я в старом сказочном лесу!
• Как пахнет липовым цветом!
• Чарует месяц душу мне
• Каким-то странным светом.

• Иду иду – и с вышины
• Ко мне несется пенье.
• То соловей поет любовь,
• Поет любви мученье.

• Любовь, мучение любви,
• В той песне смех и слезы,
• И радость печальна, и скорбь светла,
• Проснулись забытые грезы.

• Иду, иду, – широкий луг
• Открылся предо мною,
• И замок высится на нем
• Огромною стеною.

• Закрыты окна, и везде
• Могильное молчанье;
• Так тихо, будто вселилась смерть
• В заброшенное зданье.

• И у ворот разлегся Сфинкс,
• Смесь вожделенья и гнева,
• И тело и лапы как у льва,
• Лицом и грудью – дева.

• Прекрасный образ! Пламенел
• Безумьем взор бесцветный;
• Манил извив застывших губ
• Улыбкой едва заметной.

• Пел соловей – и у меня
• К борьбе не стало силы,
• И я безвозвратно погиб в тот миг,
• Целуя образ милый.

• Холодный мрамор стал живым,
• Проникся стоном камень, —
• Он с жадной алчностью впивал
• Моих лобзаний пламень.

• Он чуть не выпил душу мне, —
• Насытясь до предела,
• Меня он обнял, и когти льва
• Вонзились в бедное тело.

• Блаженная пытка и сладкая боль!
• Та боль, как страсть, беспредельна!
• Пока в поцелуях блаженствует рот,
• Те когти изранят смертельно.

• Пел соловей: «Прекрасный Сфинкс!
• Любовь! О любовь! За что ты
• Мешаешь с пыткой огневой
• Всегда твои щедроты?

• О, разреши, прекрасный Сфинкс,
• Мне тайну загадки этой!
• Я думал много тысяч лет
• И не нашел ответа».

Это все я мог бы очень хорошо рассказать хорошей прозой… Но когда перечитываешь старые стихи, чтобы, по случаю нового их издания, кое-что в них подправить, тобою вдруг, подкравшись невзначай, снова завладевает звонкая привычка к рифме и ритму, и вот стихами начинаю я третье издание «Книги песен». О Феб-Аполлон! Если стихи эти дурны, ты ведь легко простишь меня… Ты же – всеведущий бог, и ты знаешь очень хорошо, почему вот уже столько лет ритм и созвучия слов не могут быть для меня главным занятием… Ты знаешь, почему пламя, когда-то сверкающим фейерверком тешившее мир, пришлось вдруг употребить для более серьезных пожаров… Ты знаешь, почему его безмолвное пылание ныне пожирает мое сердце… Ты понимаешь меня, великий, прекрасный бог, – ты, подобно мне, менявший подчас золотую лиру на тугой лук и смертоносные стрелы… Ты ведь не забыл еще Марсия, с которого заживо содрал кожу? Это случилось уже давно, и опять явилась нужда в подобном примере… Ты улыбаешься, о мой вечный отец!