Читать книгу Прогулки вдоль линии горизонта (сборник) онлайн | страница 9
Мне невольно думалось при этом: «А если бы они летели так во внутренних пространствах наших душ, миры которых достаточно просторны и, наверное, сообщаются между собой? Тогда они, быть может, создавали бы и там свои летучие зарисовки-разрезы самого разного рода в манере – предположим, пуантилизма? Акварельного ясным днём и чёрно-белого ночью.»
Этот взгляд как бы «сквозь них» расширял возможности «Снегопропадов» как стихо-пейзажей. Да, в этом смысле они могли быть и «лиственными», и «лунными» и даже, как ни странно, «концертными»[20]. Но это всегда и всё же – точечные городские зарисовки, притом характерные для Петербурга, это именно его зимние холод и даль.
Снежный полёт то сокращает, то удлиняет расстояния между вещами (и тени), но даль-то всегда присуствует и кажется непреодолимой, особенно если рисунок и не пытается вместить её. Но это всё та же русская даль, исстари знакомая: – «унеси мою душу в звенящую даль…» и «тоскующая». А зарисовки – днём акварельные, они (хотя слабо, но переливаясь) окрашены, напоминая этим пуантильность[21] мыльных пузырьков, вылетающих из тонкой трубки. Улетев, они всё ещё чуть видны, подобно воздушным шарам в далёкой вышине – в последний момент перед исчезновением.
Но несмотря на это, они и по-питерски каменно-грубы, в них отпечатаны и уличные торцы, и угловые тумбы, и даже булыжники площадей.
Почему же всё-таки «Снегопропады», а не «Снегопады»? Отчасти потому, что авторское я в них уплывает как бы вглубь, оставаясь за кадром.
Отчасти же – из-за чувства тревоги и безнадежности, вызванной тогда Карибским кризисом да и резким поворотом вектора времени в конце 60-х.
С птичье-человеческой фигуркой
- …Отщёлкнет ключ щепу с сухих поленниц.
- Под снегом оперишься ль наконец?
- Неприспособленный приспособленец,
- питомец, и подзимок, и птенец.
- Ты приручён, твои ручьи застыли,
- ты окольцован колкий снег клевать,
- ищи себе тугие бритвы-крылья,
- твоими – стужу не поколебать.
- Шеренги крестиков – канва по снегу,
- канавки поворот, как бурка, сив…
- Дым по оси земной покрыл полнеба.
- Кулич со свалки – досыта ль красив?
- Бросай же зимний плод, земную тяжесть
- на гулкие ладони мостовых.
- Бумажный змей застуженный приляжет
- всей пестротой под два крыла живых.
- (Твой крест небесный в меловом вертепе
- чудесной силой чьей-то веры теплой[22]…)
- Что ж, небо чернокрылое ушло,
- и копья звёзд тебя не пригвоздили.
- Сиянье нимбов в голубом горниле
- тебя не опалило, не сожгло.
- Вот только бы не вспомнить как-нибудь
- что твердь – тверда. И что тяжёл, как ртуть,
- последний из блуждающих трамваев
- (другие уж «промчались, завывая»[23]),
- тех, с яблоками вмятин на боках
- широких… тех, что в послужных бегах
- отскрежетали все свои моленья
- и оседают медленно в коленях…
- Дотла сожжёт подённый луч жестокий
- билет в пустом кармане и ключи.
- Прощай! Белеет парус одинокий
- сквозь пепел-снег…
- И белый свет горчит.
Ещё о весне