Читать книгу О поэтах и поэзии. Статьи и стихи онлайн | страница 28

Другой такой провозвестник грядущих достижений – стихотворение «Надеждой сладостной младенчески дыша…».

• Надеждой сладостной младенчески дыша,
• Когда бы верил я, что некогда душа,
• От тленья убежав, уносит мысли вечны,
• И память, и любовь в пучины бесконечны, —
• Клянусь! давно бы я оставил этот мир:
• Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир,
• И улетел в страну свободы, наслаждений,
• В страну, где смерти нет, где нет предрассуждений,
• Где мысль одна плывет в небесной чистоте…
• Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;
• Мой ум упорствует, надежду презирает…
• Ничтожество меня за гробом ожидает…
• Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь!
• Мне страшно!.. И на жизнь гляжу печален вновь,
• И долго жить хочу, чтоб долго образ милый
• Таился и пылал в душе моей унылой.

В этих стихах закреплена одна из основных тайн, постоянных величин пушкинской личности. Не знаю, можно ли назвать это антирелигиозностью, но религиозным сомнением, индивидуальным философским постижением жизни – безусловно. Нет в них юношеского удальства, подражания вольтерьянству. «Когда бы верил я, что некогда душа, / От тленья убежав…» – двадцатичетырехлетний Пушкин в этих стихах протягивает руку себе тридцатилетнему, представляющему бессмертие лишь в творчестве, переживающем своего творца: «Душа в заветной лире / Мой прах переживет и тленья убежит…» Одна и та же поэтическая формула в стихах, разделенных тринадцатью годами, обнаруживает постоянство отношения к одной из основных проблем миропонимания.

«Надеждой сладостной младенчески дыша…» – пример отказа от повышенной образности и метафоричности, образец «нагой простоты». Здесь нет ни поэтической игры, ни поэтического перевоплощения, позволяющего высказывать чужие мысли, чужой взгляд на вещи. Эти стихи – одно из самых интимных и глубоко выстраданных пушкинских произведений. А слова «Я сокрушил бы жизнь, уродливый кумир» стирают с Пушкина «хрестоматийный глянец» и помогают «уловить его характер».

Эти стихи написаны «в стол», с самого начала не было никакой надежды на возможность их опубликования. Церковная цензура дополняет полицейскую, вспомним хотя бы реакцию Филарета на стихи «Дар напрасный, дар случайный…». Запрещается самое главное – свободное, поэтическое, человеческое слово. Страшные слова Николая: «По крайней мере он умер христианином» – дают представление о том, какой «беззаконной кометой» был Пушкин в России 30-х годов.