Читать книгу Коммунизм перед шаббатом онлайн | страница 17
Так, или иначе, два века безостановочной инъекции материальных ресурсов привели к тому, что от общества, где все блага нужно было получать высочайшей милостью, остались одни воспоминания. Причем настолько тусклые, что сын пивовара Кромвель на английском престоле уже никому не казался дикостью. Главное, чтобы пивовар был богатый.
А потом нераспределенное благо кончилось. Не то, чтобы его кто-то сожрал, сами по себе ценности никуда не делись, разве что обесценились из-за инфляции, но главное – они распределились. Разошлись по рукам, из которых выцепить их обратно стало дороже, чем не выцеплять. И капитализм кончился, начался «просвещенный» век поздних Людовиков и Екатерины II.
Тут снова нельзя не вспомнить бедного путаника Энгельса с его прямой как палка моделью развития: от первобытных племен к коммунизму. Понять старика несложно – так хочется увидеть прогресс общественных отношений, почувствовать себя более умным и продвинутым, нежели всякие там древние, стоящим ближе к совершенству, к триумфу всеобщей гармонии и порядка. Однако же теория поступательного развития ренессанс Средневековья не объясняет, причем настолько, что последователи старины Фридриха вынуждены непрерывно мухлевать, перенося границу Нового времени то к Английской революции, то к Французской в попытке объяснить, как же после полутора веков либерализации в Европе снова укоренился махровый абсолютизм. А вот так – добро закончилось. В смысле блага перераспределили.
Кстати, феодализм средневековый от феодализма нового еще как отличается. И уж тем паче отличается он от феодализма новейшего. Чем? Обществом, разумеется. Точнее, его ролью.
Глава VII. Про то, что мы помним
Ладно, хватит пока про покойников. Интервью у них один шут не возьмешь, так, что можно теперь вертеть с боку на бок, кому как удобнее. Хотя сама возможность предсказывать развитие исторического процесса на основе некоторых понятных метрик – мотивирует. Иначе чего ради мы вообще эту историю изучаем?
Поглядим в ближайшее прошлое, то, которое уже на нашей памяти. Вот, помнится, стоял себе Советский Союз. Великий, могучий, нерушимый. Стоял-стоял и скурвился. Не разлетелся с треском, как, скажем, Югославия, а сдулся, что твой воздушный шарик. Никто толком даже ахнуть не успел.