Читать книгу На грани риска: честный рассказ акушера-гинеколога о тяжелой беременности и опасных родах онлайн | страница 16
«Она была на середине седьмого месяца беременности, и я видел, что до девятого она не доживет. Посему я предложил вызвать преждевременные роды, но, не желая принимать всю ответственность за это решение на себя, просил друзей послать за каким-нибудь уважаемым специалистом. Прибывший джентльмен полностью разделил мое видение ситуации, но посчитал, что опасность не так велика. Он думал, что лучше подождать еще две недели…
[Состояние пациентки заметно ухудшилось. ]… Теперь я говорил ему, что, несмотря на его готовность сделать выбор, я уже все решил. Я прибавил, что он может провести роды, если пожелает, но я считаю время упущенным. Он думал так же. Двумя днями позже пациентка скончалась. Не возьмусь утверждать, что женщина оправилась бы, если бы мы провели преждевременные роды в надлежащее время, но, думаю, она была бы жива»[8].
В конце доктор Черчилль подчеркивает, что именно стоит на кону: «В случаях, подобных этому, почти все средства хороши, а практику, дающую шанс спасти одну из причастных сторон, до́лжно приветствовать как великое благо»[9]. Отчаянные времена требуют от медицины отчаянных мер. В таких случаях успехом было не здоровье матери и ребенка. Иногда удачей считалось сохранение жизни женщины после завершения беременности.
В 1800-х годах рвотой беременных не пренебрегали, в ней не видели игру воображения или субъективную болезнь без четких характеристик. Она была привычной, реальной и иногда ужасающей. Врачи воспринимали ее серьезно, потому что она приносила тяжелые страдания и могла привести к потере ребенка, смерти матери или к тому и другому.
* * *В какой-то момент в начале двадцатого века это отношение изменилось. В 1920-х годах стало возможно восполнять уровень жидкости через внутривенное вливание, и к 1945 году это стало обычной практикой для беременных[10]. После чего женщины не стали реже страдать от токсикоза и рвоты беременных, но стали гораздо реже умирать от них. Примерно в это же время резко изменилось отношение медиков к этому состоянию.
Токсикоз и рвота беременных приводили в такое замешательство ученых девятнадцатого и начала двадцатого веков отчасти потому, что по мере того как развивались наши возможности диагностики, мы нисколько не продвигались в понимании причин возникновения этих двух заболеваний. Например, при вскрытии таких пациенток не удавалось обнаружить никаких очевидных структурных изменений, объясняющих возникновение этой проблемы, кроме беременности. Не находили никаких любопытных патологий: ни закупорок, ни деформаций, ни особенного изменения окраски тканей, ни раздувшегося, как воздушный шар, кишечника. Когда эти заболевания перестали быть настолько губительными, но остались такими же распространенными, медицина оставила инструменты, связанные с физиологией, и обратилась за объяснением к другим областям. Неврология была еще на низком уровне, но сбой в функционировании нервной системы казался логичным объяснением развития токсикоза, никак не проявляющегося в теле. Так эти заболевания по моде того времени окрестили неврозами. Потом подоспели первые опыты в психиатрии и учение Фрейда, взгляды и философия психоанализа начали влиять практически на все аспекты науки и культуры и прекрасно объяснили возникновение токсикоза и рвоты при беременности в невротическом ключе.