Читать книгу Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война онлайн | страница 20
Если о наиболее русофобском или параноидальном направлении западных рассуждений о России я пишу в своих работах с неизменным раздражением, так это отчасти потому, что на меня оказал слишком большое воздействие образ России и русских, созданный такими исследователями, как Ричард Пайпс, Збигнев Бжезинский, Пол Гобл и Ариэль Коэн10. Ведь очень важно помнить, что если бы та российская нация, которую они изображают, реально существовала (если бы современные россияне действительно напоминали другие европейские имперские нации в прошлом), то в таком случае история бывшего Советского Союза в середине 1990-х годов пошла бы по совершенно иному пути и была бы гораздо ужаснее. Стали бы русские в странах Балтии, если бы ими владела мысль о национальной мощи и статусе, сидеть так тихо, в то время как их гражданские права резко ограничивались, а их язык вытеснялся из публичной жизни? Если бы важнейшей заботой русских в Крыму были национальная гордость и самосознание, не стали бы они бороться за независимость куда более активно? Стали бы российские элиты, если бы восстановление имперской мощи имело для них наивысшее значение, морить голодом свою армию, доведя ее до поражения от чеченцев? И разве бы не стали пусть даже и истощенные российские солдаты, будь они охвачены истинным национальным порывом, сражаться упорно и твердо, по меньшей мере чтобы сохранить территориальную целостность России и избежать отделения Чечни?
Но даже после Чеченской войны западная уверенность в российской военной мощи и страх перед ней остаются чрезвычайно крепкими. Например, 5 января 1997 года в The Washington Post была опубликована статья о бывших западных республиках СССР под заголовком «Всё еще в досягаемости русского медведя», присланная из Киева. В ней говорилось о России, чья «военная мощь простирается» по всей территории региона и угрожает соседям, о странах Балтии, «полностью уязвимых в военном отношении» со стороны России, о «высокомилитаризованном» калининградском анклаве, «фактически окружающем» Латвию, Литву и Эстонию. И всё это связывалось с историческим процессом, в ходе которого «российские правители от Екатерины Великой до Сталина» [sic!] «захватили эти земли» для «России».