Читать книгу Три орешка для Тыковки онлайн | страница 17
Вот же какая каменюка бессердечная!
В доме было тихо.
– Эй, есть кто живой? – на всякий случай крикнул я.
Никто не ответил.
Я перевернулся на живот, поднялся на локти и колени. Они всё ещё ныли, – понятное дело, столько на них отпахать! Но в целом я был способен передвигаться. И довольно споро, если ненадолго забыть про слабость.
На четырёх точках опоры я доковылял до края полатей и открыл шторку.
Что сказать…
Избушка была крохотная. Даже моих сегодняшних сил было достаточно, чтобы обползти её целиком. Бабий угол перед печью со столом и лавками был отделён от клетушки, которая просматривалась в открытый дверной проём. По стенам висели пучки трав. Пахло сеном и лекарствами.
На краю стола у полатей стояла уже знакомая мне кружка. Возможно, с тем же гадким молоком. И рядом плетённая из лозы корзинка, накрытая тряпицей. Могу поспорить, там был хлеб. От одной мысли о хлебе, любом, пусть даже чёрном, рот наполнился слюной. Если Тыковка предлагала мне молока, то предполагается, что я его могу выпить сам, правильно? Ну и кусочек хлебца она мне простит, думаю. Тем более я ей потом все расходы возмещу.
Я снова развернулся, на этот раз спиной вперёд, и осторожно спустился коленями на ступеньку полати, а потом и на пол. На полу было чисто. Я на коленях дошёл до стола. Наклонился к кружке – она оказалась на уровне груди. Пересилил себя и сделал глоток.
Не, ну пить можно.
Я глотнул ещё. Оказалось, что мучил меня не только голод, но и жажда. Но голод тоже. Со второй попытки мне удалось поддеть тряпицу на корзинке. Да, там обнаружился хлеб. Один ломоть был отрезан.
Хлебушек был серый и вчерашний, но никогда ещё я не ел ничего вкуснее. Держать его двумя лопатами, в которые превратились мои руки, было проблематично. Но когда очень хочется, возможно всё. Жевать я пока не мог, хлеб пришлось рассасывать в молоке, но это такие мелочи…
Под конец трапезы молоко уже казалось вполне терпимым, пол, на котором я стоял коленями, не очень-то и твёрдым, а Тыковка не такой бессердечной. Всего лишь злопамятной.