Читать книгу В архив не вносить. Остросюжетная повесть онлайн | страница 37
– Проникся я, понимаешь ли, Василий, идеями марксизма-ленинизма, еще в окопах на первой войне с немцем. Когда большевики временных скинули, я сразу к ним и подался. Верой и правдой служил новой власти. Только вот власть эта оказалась вовсе и не народной? Одурачили нас коммуняки, облапошили? Землю крестьянину обещали отдать – не отдали! Деревню разорили и разграбили продразверстками. Самых крепких мужиков изничтожили, в Сибирь да в другие безлюдные места на смерть поотправляли. Знал бы я, Василий Палыч, как после войны жить будем, увел бы свой эскадрон к белым в самом начале войны братоубийственной. За что, спрашивается, головы друг другу рубили? Чтоб супостата на трон посадить? Бога отвергли, бесы. Храмы везде рушат, нелюди. Стоном стонет простой народ от такой жизни…
– Ты отец тише говори такие слова, народ в камере разный? Стукнет сволочь какая, – беды не оберешься.
– Да я ж потихоньку душу изливаю, Василий. Не должон гнилой человечишка услышать? Ты вот чего послушай парень – смерть свою чую, немного мне осталось совсем. Присмотри за внучком моим, добрый ты человек. Дай мне слово, помру тогда с легкой душой.
– Обязательно присмотрю, дед Егор, есть у меня задумка одна насчет Алешки…
Была когда-то у деда Егора своя семья. После Гражданской войны вернулся домой в деревню под Тихвин, где ждали его жена и сын. Занялся крестьянским делом – пахал землю, держал скотину. С помощью жены, – Матрены Семеновны, да подросшего сына, поставил дом. В трудах и заботах быстро пролетели десять лет. Новая власть присылала за хлебом отряды красноармейцев, но размежеванную на деревенском сходе землю некоторое время не отбирала. В тридцать втором сын привел в дом невестку, жить стали вчетвером. Неожиданно тяжело заболела и быстро угасла Матрена Семеновна. После смерти супруги надломилось что-то в душе Егора, стал часто болеть. Крестьянский труд уже не радовал его как прежде, а усталость к полудню валила с ног. Но деваться было некуда, невестка ходила не сносях, и работать по хозяйству сын ей строго-настрого запретил. Так вдвоем и тащили свое хозяйство, но не бедствовали. В тридцать третьем невестка родила сына, назвали Алешкой. А еще через год нагрянула беда. Из города, с отрядом красноармейцев, приехал комиссар, в кожаной тужурке, при кобуре с маузером. Кучка деревенских активистов провела собрание и признала семью Егора кулацкой. Коллективизация прошлась тяжелым катком по их деревне еще в тридцать первом году, но его как заслуженного красного командира, тогда не тронули, а тут вдруг передумали. Сына и невестку, с ребенком на руках, арестовали. Всю скотину конфисковали и угнали на колхозный двор. Деда Егора все же не тронули, но из просторного дома выселили и определили жить в старую баньку на окраине деревни. Не выдержала душа Егора такой несправедливости, тяжело заболел он и слег на долгое время. Помогли соседи. Кто поесть принесет, кто ведро воды колодезной, а одна, согнутая в поясе старушка, взялась травами его на ноги поставить. И через полгода поставила. Встал Егор худой и бледный, голова белее снега, широкие некогда плечи стали узкие и сутулые. Соседи стали называть его дедом. Через год получил дед Егор письмецо из Казахстана. Сын писал как плохо живут они в ссылке, как люди там мрут от голода и ночных холодов, как каторжная работа на соляных копях сводит с ума. Умолял приехать к ним и забрать, пока еще живого Алешку. И дед Егор не выдержал. Собрал в дорогу видавший виды солдатский вещмешок, прицепил на старую гимнастерку два ордена Красного Знамени, заколотил дверь баньки досками, и пешком пошел на железнодорожную станцию. До места ссылки он добрался неожиданно легко. Помогли ордена и потрепанный мандат красного командира. Милиционеры отдавали ему честь и помогали садиться в поезда. Определяли на ночлег в зданиях вокзалов и объясняли как доехать до Казахстана. Военные подвозили на проселочных дорогах и делились с ним едой. Даже комендант спецпоселения сдуру отдал ему честь, не поинтересовавшись, кто он такой, и откуда появился в запрещенном месте.