Читать книгу Нежность (сборник) онлайн | страница 2

• …И я спала все прошлые века́
• светло и тихо в глубине природы.
• В сырой земле, черней черновика,
• души моей лишь намечались всходы.

• Прекрасна мысль – их поливать водой!
• Мой стебелёк, желающий прибавки,
• вытягивать магнитною звездой —
• поторопитесь, прадеды, прабабки!

• Читатель милый, поиграй со мной!
• Мы два столетья вспомним в этих играх.
• Представь себе: стоит к тебе спиной
• мой дальний предок, непреклонный Игрек.

• Лицо его пустынно, как пустырь,
• не улыбнется, слова не проронит.
• Всех сыновей он по миру пустил,
• и дочери он монастырь пророчит.

• Я говорю ему:
• – Старик дурной!
• Твой лютый гнев чья доброта поправит?
• Я б разминуться предпочла с тобой,
• но все ж ты мне в какой-то мере прадед.

• В унылой келье дочь губить не смей!
• Ведь, если ты не сжалишься над нею,

• как много жизней сгинет вместе с ней,
• и я тогда родиться не сумею!

• Он удивлен и говорит:
• – Чур, чур!

• Ты кто?
• Рассейся, слабая туманность! —
• Я говорю:
• – Я – нечто.
• Я – чуть-чуть,
• грядущей жизни маленькая малость.

• И нет меня. Но как хочу я быть!
• Дождусь ли дня, когда мой первый возглас
• опустошит гортань, чтоб пригубить,
• о Жизнь, твой острый, бьющий в ноздри воздух?

• – Не дождешься, шиш! И в том
• я клянусь кривым котом,
• приоткрывшим глаз зловещий,
• худобой воро́ны ве́щей,
• крылья вскинувшей крестом,
• жабой, в тине разомлевшей,
• смертью, тело одолевшей,
• белизной ее белейшей
• на кладбище роковом.

• Между прочим, я дождусь,
• в чём торжественно клянусь
• жизнью вечной, влагой вешней,
• каждой веточкой расцветшей,
• зверем, деревом, жуком
• и высоким животом
• той прекрасной, первой встречной,
• женщины добросердечной,
• полной тайны бесконечной,
• и красавицы притом.)

• – Помолчи. Я – вечный Игрек.
• Безрассудна речь твоя,
• Пусть я изверг, пусть я ирод,
• я-то – есть, а нет – тебя.
• И не будет! Как не будет
• с дочерью моей греха.
• Как усопших не разбудит
• восклицанье петуха.
• Холод мой твой пыл остудит.
• Не бывать тебе! Ха – ха.

• Каков мерзавец! Пусть он держит речь.
• Нет полномочий у его злодейства,

• чтоб тесноту природы уберечь
• от новизны грядущего младенца.

• Пускай договорит он до конца,
• простак недобрый, так и не прознавший,
• что уж слетают с отчего крыльца
• два локотка, два крылышка прозрачных.

• Ах, итальянка, девочка, пра-пра —
• прабабушка! Неправедны, да правы
• поправшие все правила добра,
• любви твоей, проступки и забавы.

• Поникни удрученной головой!
• Поверь лгуну! Не промедляй сомненья!
• Не он, а я, я – искуситель твой,
• затем, что алчу я возникновенья.

• Спаси меня! Не плачь и не тяни!
• Отдай себя на эту злую милость!
• Отсутствуя в таинственной тени,
• небытием моим я утомилась.

• И там, в моей до-жизни неживой,
• смертельного я натерпелась страху,
• пока тебя учил родитель твой:
• «Не смей! Не знай!» – и по щекам с размаху.

• На волоске вишу! А вдруг тверда
• окажется науки той твердыня?
• И все. Привет. Не быть мне ни-ко-гда.
• Но, милая, ты знала, что творила,

• когда в окно, в темно, в полночный сад
• ты канула давно, неосторожно.
• А он – так глуп, так мил и так усат,
• что, право, невозможно… невозможно…

• Благословляю в райском том саду
• и дерева́, и яблоки, и змия,
• и ту беду, бог весть в каком году,
• и грешницу по имени Мария.

• Да здравствует твой слабый, чистый след
• и дальновидный подвиг той ошибки!
• Вернется через полтораста лет
• к моим губам прилив твоей улыбки.

• Но беговым суровым облакам
• не жалуйся! Вот вырастет твой мальчик —
• наплачешься. Он вступит в балаган.
• Он обезьяну купит. Он – шарманщик.

• Прощай же! Он прощается с тобой,
• и я прощусь. Прости нас, итальянка!
• Мне нравится шарманщик молодой.
• и обезьянка не чужда таланта.

• В саду личинка
• выжить старается.
• Санта Лючия,
• мне это нравится!

• Горсточка мусора —
• тяжесть кармана.
• Здравствуйте, музыка
• и обезьяна!

• Милая Генуя
• нянчила мальчика,
• думала – гения,
• вышло – шарманщика!

• Если нас улица
• петь обязала,
• пой, моя умница,
• пой, обезьяна!

• Сколько народу!
• Мы с тобой – невидаль.
• Стража, как воду,
• ловит нас неводом.

• Добрые люди,
• в гуще базарной,
• ах, как вам любы
• мы с обезьяной!

• Хочется мускулам
• в дали летящие
• ринуться с музыкой,
• спрятанной в ящике.

• Ах, есть причина,
• всему причина,
• Са-а-нта-а Лю-у-чия,
• Санта-а Люч-ия!

• Уж я не знаю, что его влекло:
• корысть, иль блажь, иль зов любви неблизкой —
• но некогда в российское село —
• ура, ура! – шут прибыл италийский.

• (А кстати, хороша бы я была,
• когда бы он не прибыл, не прокрался.
• И солнцем ты, Италия, светла,
• и морем ты, Италия, прекрасна.

• Но, будь добра, шарманщику не снись,
• так властен в нём зов твоего соблазна,
• так влажен образ твой между ресниц.
• что он – о, ужас! – в дальний путь собрался.

• Не отпускай его, земля моя!
• Будь он неладен, странник одержимый!

• В конце концов он доведет меня,
• что я рожусь вне родины родимой.

• Еще мне только не хватало: ждать
• себя так долго в нетях нелюдимых,
• мужчин и женщин стольких утруждать
• рожденьем предков, мне необходимых,

• и не рождаться столько лет подряд, —
• рожусь ли? – всё игра орла и решки, —
• и вот непоправимо, невпопад,
• в чужой земле, под звуки чуждой речи,

• вдруг появиться для житья-бытья.
• Спасибо. Нет. Мне не подходит это.
• Во-первых, я – тогда уже не я,
• что очень усложняет суть предмета.

• Но, если б даже, чтобы стать не мной,
• а кем-то, был мне гнусный пропуск выдан, —
• всё ж не хочу свершить в земле иной
• мой первый вздох и мой последний выдох.

• Там и останусь, где душе моей
• сулили жизнь, безжизньем истомили
• и бросили на произвол теней
• в домарксовом, нематерьяльном мире.

• Но я шучу. Предупредить решусь:
• отвергнув бремя немощи досадной,
• во что бы то ни стало я рожусь
• в своей земле, в апреле, в день десятый.)

• …Итак, сто двадцать восемь лет назад
• в России остается мой шарманщик.

• Одновременно нужен азиат,
• что нищенствует где-то и шаманит.

• Он пригодится только через век.
• Пока ж – пускай он по задворкам ходит,
• старьё берёт или вершит набег,
• пускай вообще он делает, что хочет.

• Он в узкоглазом племени своем
• так узкоглаз, что все давались диву,
• когда он шел, черно кося зрачком,
• большой ноздрёй принюхиваясь к дыму.

• Он нищ и гол, а всё ж ему хвала!
• Он сыт ничем, живет нигде, но рядом —
• его меньшой сынок Ахмадулла,
• как солнышком, сияет желтым задом.

• Сияй, играй, мой друг Ахмадулла,
• расти скорей, гляди продолговато.
• А дальше так пойдут твои дела:
• твой сын Валей будет отцом Ахата.

• Ахатовной мне быть наверняка,
• явиться в мир, как с привязи сорваться,
• и усеченной полумглой зрачка
• все ж выразить открытый взор славянства.

• Мне скакать, мне в степи озираться,
• разорять караваны во мгле.
• Незапамятный дух азиатства
• тяжело колобродит во мне.

• Мы в костре угольки шуровали.
• Как врага, я ловил ее в плен.
• Как тесно облекли шаровары
• золотые мечети колен!

• Быстроту этих глаз, чуть косивших,
• я, как птиц, целовал на лету.
• Семью семь ее черных косичек
• обратил я в одну темноту.

• В поле – пахарь, а в воинстве – воин
• будет тот, в ком воскреснет мой прах.
• Средь живых – прав навеки, кто волен,
• средь умерших – бессмертен, кто прав.

• Эге-гей! Эта жизнь неизбывна!
• Как свежо мне в ее ширине!

• И ликует, и свищет зазывно,
• и трясет бородой шурале.

• Меж тем шарманщик странно поражен
• лицом рябым, косицею железной:
• чуть голубой, как сабля из ножон,
• дворяночкой худой и бесполезной.

• Бедняжечка, она несла к венцу
• лба узенького детскую прыщавость,
• которая была ей так к лицу
• и за которую ей всё прощалось.

• А далее всё шло само собой:
• сближались лица, упадали руки,
• и в сумерках губернии глухой
• старели дети, подрастали внуки.

• Церквушкой бедной перекрещена,
• упрощена полями да степями,
• уже по-русски, ударяя в «а»,
• звучит себе фамилия Стопани.

• О, старина, начало той семьи —
• две барышни, чья маленькая повесть
• печальная осталась там, вдали,
• где ныне пусто, лишь трава по пояс.

• То ль итальянца темная печаль,
• то ль этой жизни мертвенная скудость
• придали вечный холодок плечам,
• что шалью не утешить, не окутать.

• Как матери влюбленная корысть
• над вашей красотою колдовала!
• Шарманкой деда вас не укорить,
• придавлена приданым кладовая.

• Но ваших уст не украшает смех,
• и не придать вам радости приданым.
• Пребудут в мире ваши жизнь и смерть
• недобрым и таинственным преданьем.

• Недуг неимоверный, для чего
• ты озарил своею вспышкой белой
• не гения просторное чело,
• а двух детей рассудок неумелый?

• В какую малость целишь свой прыжок,
• словно в Помпею слабую – Везувий?
• Не слишком ли огромен твой ожог
• для лобика Офелии безумной?

• Ученые жить скупо да с умом,
• красавицы с огромными глазами

• сошли с ума, и милосердный дом
• их обряжал и орошал слезами.

• «Справка выдана в том…»
• О, как гром в этот дом
• бьет огнем и метель колесом колесит.
• Ранит голову грохот огромный.

• И в тон
• там, внизу, голосят голоски клавесин.

• О сестра, дай мне льда. Уж пробил и пропел
• час полуночи. Льдом заострилась вода.

• Остудить моей памяти черный пробел —
• дай же, дай же мне белого льда.

• Словно мост мой последний, пылает мой мозг,
• острый остров сиротства замкнув навсегда.
• О Наташа, сестра, мне бы лёд так помог!
• Дай же, дай же мне белого льда.

• Малый разум мой вырос в огромный мотор,
• вкруг себя он вращает людей, города́.
• Не распутать мне той карусели моток.
• Дай же, дай же мне белого льда.

• В пекле казни горю Иоанною д’Арк,
• свист зевак, лай собак, а я так молода.
• Океан Ледовитый, пошли мне свой дар!
• Дай же, дай же мне белого льда!

• Справка выдана в том, что чрезмерен был стон
• в малом горле.
• Но ныне беда —
• позабыта.
• Земля утешает их сон
• милосердием белого льда.

• Конец столетья. Резкий крен основ.
• Волненье. Что там? Выстрел. Мешанина.
• Пронзительный русалочий озноб
• вдруг потрясает тело мещанина.

• Предчувствие серьезной новизны
• томит и возбуждает человека.
• В тревоге пред-войны и пред-весны,
• в тумане вечереющего века —

• мерцает лбом тщеславный гимназист,
• и, ширясь там, меж Волгою и Леной,
• тот свежий свет так остросеребрист
• и так существенен в судьбе Вселенной.

• Тем временем Стопани Александр
• ведет себя опально и престранно.

• Друзей своих он увлекает в сад,
• и речь его опасна и пространна.

• Он говорит:
• – Прекрасен человек,
• принявший дар дыхания и зренья.
• В его коленях спит грядущий бег
• и в разуме живет инстинкт творенья.

• Всё для него: ему назначен мёд
• земных растений, труд ему угоден.
• Но всё ж он бездыханен, слеп и мёртв
• до той поры, пока он не свободен.

• Пока его хранимый Богом враг
• ломает прямизну его коленей
• и примеряет шутовской колпак
• к его морщинам, выдающим гений,

• пока к его дыханию приник
• смертельно-душной духотою го́ря
• железного мундира воротник,
• сомкнувшийся вкруг пушкинского горла.

• Но всё же он познает торжество
• пред вечным правосудием природы.
• Уж дерзок он. Стесняет грудь его
• желание движенья и свободы.

• Пусть завершится зрелостью дерев
• младенчество зеленого побега.
• Пусть нашу волю обостряет гнев,
• а нашу смерть вознаградит победа.

• Быть может, этот монолог в саду
• неточно я передаю стихами,
• но точно то, что в этом же году
• был арестован Александр Стопани.

• Всем, кто бунты разжигал, —
• всем студентам
• (о стыде-то
• не подумают),
• жидам,
• и певцу, что пел свободу,
• и глупцу, что быть собою
• обязательно желал, —
• всем отвечу я, жандарм,
• всем я должное воздам.

• Всех, кто смелостью повадок
• посягает на порядок
• высочайших правд, парадов, —
• вольнодумцев неприятных,
• а поэтов и подавно, —
• я их всех тюрьмой порадую
• и засов задвину сам.
• В чём клянусь верностью Государю-императору
• и здоровьем милых дам.

• О, распущенность природы!
• Дети в ней – и те пророки,
• красок яркие мазки
• возбуждают все мозги.
• Ликовала, оживала,
• напустила в белый свет
• леопарда и жирафа,
• Леонардо и Джордано,
• всё кричит, имеет цвет.
• Слава Богу, власть жандарма
• всё, что есть, сведет на нет.

• Между прочим, тот жандарм
• ждал награды, хлеб жевал,
• жил неважно, кончил плохо,
• не заметила эпоха,
• как подох он.
• Никто на похороны ни копеечки не дал.)

• – Знают люди, знают дети:
• я – бессмертен. Я – жандарм.
• А тебе на этом свете
• появиться я не дам.

• Как не дам идти дождям,
• как не дам, чтобы в народе
• помышляли о свободе,
• как не дам стоять садам
• в бело-розовом восходе…

• Каков мерзавец! Пусть болтает вздор,
• повелевают вечность и мгновенность —
• земле лететь, вершить глубокий вздох
• и соблюдать свою закономерность.

• Как надобно, ведет себя земля
• уже в пределах нового столетья,
• и в май маёвок бабушка моя
• несет двух глаз огромные соцветья.

• Что голосок той девочки твердит,
• и плечики на что идут войною?
• Над нею вновь смыкается вердикт:
• «Виновна ли?» – «Да, тягостно виновна!»

• По следу брата, веруя ему,
• она вкусила пыль дорог протяжных,
• переступала из тюрьмы в тюрьму,
• привыкла к монотонности присяжных.

• И скоро уж на мужниных щеках
• в два солнышка закатится чахотка.
• Но есть все основания считать:
• она грустит, а всё же ждет чего-то.

• В какую даль теперь ее везут
• небыстрые подковы Росинанта?

• Но по тому, как снег берет на зуб,
• как любит, чтоб сверкал и расстилался,
• я узнаю́ твой облик, россиянка.
• В глазах черно от белого сиянья!
• Как холодно! Как лошади несут!

• Выходит. Вдруг – мороз ей нов и чужд.
• Сугробов белолобые телята
• к ладоням льнут. Младенческая чушь
• смешит уста. И нежно и чуть-чуть
• в ней в полщеки проглянет итальянка,
• и в чистой мгле ее лица таятся
• движения неведомых причуд.

• Всё ждет. И ей – то страшно, то смешно.
• И похудела. Смотрит остроносо
• куда-то ввысь. Лицо усложнено
• всезнающей улыбкой астронома!

• В ней сильный пульс играет вкось и вкривь.
• Ей всё нужней, всё тяжелей работа.
• Мне кажется, что скоро грянет крик
• доселе неизвестного ребёнка.

• Грянь и ты, месяц первый, Октябрь,
• на твоем повороте мгновенном
• электричеством бьет по локтям
• острый угол меж веком и веком.

• Узнаю изначальный твой гул,
• оглашающий древние своды,
• по огромной округлости губ,
• называющих имя Свободы.

• О, три слога! Рёв сильных широт
• отворенной гортани!
• Как в красных
• и предельных объемах шаров —
• тесно воздуху в трёх этих гласных.

• Грянь же, грянь, новорожденный крик
• той Свободы! Навеки и разом —
• распахни треугольный тупик,
• образованный каменным рабством.

• Подари отпущение мук
• тем, что бились о стены и гибли, —
• там, в Михайловском, замкнутом в круг,
• там, в просторно-угрюмом Египте.

• Дай, Свобода, высокий твой верх
• видеть, знать в небосводе затихшем,
• как бредущий в степи человек
• близость звёзд ощущает затылком.

• Приближай свою ласку к земле,
• совершающей дивную дивность,
• навсегда предрешившей во мне
• свою боль, и любовь, и родимость.

• Ну что ж. Уже всё ближе, всё верней
• расчёт, что попаду я в эту повесть,
• конечно, если появиться в ней
• мне Игрека не помешает происк.

• Всё непременным чередом идет,
• двадцатый век наводит свой порядок,
• подрагивает, словно самолёт,
• предслыша небо серебром лопаток.

• А та, что перламутровым белком
• глядит чуть вкось, чуть невпопад и странно,
• ступившая, как дети на балкон,
• на край любви, на острие пространства,

• та, над которой в горлышко, как в горн,
• дудит апрель, насытивший скворешник, —
• нацеленный в меня, прости ей, гром! —
• она мне мать, и перемен скорейших

• ей предстоит удача и печаль.
• А ты, о Жизнь, мой мальчик-непоседа,
• спеши вперед и понукай педаль
• открывшего крыла́ велосипеда.

• Пусть роль свою сыграет азиат —
• он белокур, как белая ворона,
• как гончую, его влечет азарт
• по следу, вдаль, и точно в те ворота,

• где ждут его, где воспринять должны
• двух острых скул опасность и подарок.
• Округлое дитя из тишины
• появится, как слово из помарок.

• Я – скоро. Но покуда нет меня.
• Я – где-то там, в преддверии природы.
• Вот-вот окликнут, разрешат – и я
• с готовностью возникну на пороге.

• Я жду рожденья, я спешу теперь,
• как посетитель в тягостной приёмной,
• пробить бюрократическую дверь
• всем телом – и предстать в её проёме.

• Ужо рожусь! Еще не рождена.
• Еще не пала вещая щеколда.
• Никто не знает, что я – вот она,
• темно, смешно. Апчхи! В носу щекотно.

• Вот так играют дети, прячась в шкаф,
• испытывая радость отдаленья.
• Сейчас расхохочусь! Нет сил! И ка-ак
• вдруг вывалюсь вам всем на удивленье!

• Таюсь, тянусь, претерпеваю рост,
• вломлюсь птенцом горячим, косоротым —
• ловить губами воздух, словно гроздь,
• наполненную спелым кислородом.

• Сравнится ль бледный холодок актрис,
• трепещущих, что славы не добьются,
• с моим волненьем среди тех кулис,
• в потёмках, за минуту до дебюта!

• Еще не знает речи голос мой,
• еще не сбылся в лёгких вздох голодный.
• Мир наблюдает смутной белизной,
• сурово излучаемой галёркой.

• (Как я смогу, как я сыграю роль
• усильем безрассудства молодого?
• О, перейти, превозмогая боль,
• от немоты к началу монолога!

• Как стеклодув, чьи сильные уста
• взрастили дивный плод стекла простого,
• играть и знать, что жизнь твоя проста
• и выдох твой имеет форму слова.

• Иль как печник, что, краснотою труб
• замаранный, сидит верхом на доме,
• захохотать и ощутить свой труд
• блаженною усталостью ладони.

• Так пусть же грянет тот театр, тот бой
• меж «да» и «нет», небытием и бытом,
• где человек обязан быть собой
• и каждым нерожденным и убитым.

• Своим добром он возместит земле
• всех сыновей её, в ней погребенных.
• Вершит всевечный свой восход во мгле
• огромный, голый, золотой Ребенок.)

• Уж выход мой! Мурашками, спиной
• предчувствую прыжок свой на арену.
• Уже объявлен год тридцать седьмой.
• Сейчас, сейчас – дадут звонок к апрелю.

• О нечто, крошка, пустота,
• ещё не девочка, не мальчик,
• ничто, чужого пустяка
• пустой и маленький туманчик!

• Зачем, неведомый радист,
• ты шлешь сигналы пробужденья?
• Повремени и не родись,
• не попади в беду рожденья.

• Нераспрямленный организм,
• закрученный кривой пружинкой,
• о, образумься и очнись!
• Я – умник, много лет проживший, —

• я говорю: потом, потом
• тебе родиться будет лучше.
• А не родишься – что же, в том
• всё ж есть свое благополучье.

• Помедли двадцать лет хотя б,
• утешься беззаботной ленью,
• блаженной слепотой котят,
• столь равнодушных к утопленью.

• Что так не терпится тебе,
• и, как птенец в тюрьме скорлупок,
• ты спешку точек и тире
• все выбиваешь клювом глупым?

• Чем плохо там – во тьме пустой,
• где нет тебе ни слёз, ни горя?
• Куда ты так спешишь? Постой!
• Родится что-нибудь другое.

• Ах, умник! И другое пусть
• родится тоже непременно, —
• всей музыкой озвучен пульс,
• прям позвоночник, как антенна.

• Но для чего же мне во вред
• ему пройти и стать собою?
• Что ж, он займет весь белый свет
• своею малой худобою?

• Мне отведенный кислород,
• которого я жду века́ми,
• неужто он до дна допьет
• один, огромными глотками?

• Моих друзей он станет звать
• своими? Всё наглей, все дальше
• они там будут жить, гулять
• и про меня не вспомнят даже?

• А мой родимый, верный труд,
• в глаза глядящий так тревожно,
• чужою властью новых рук
• ужели приручить возможно?

• Ну, нет! В какой во тьме пустой?
• Сам там сиди. Довольно. Дудки.
• Наскучив мной, меня в простор
• выбрасывают виадуки!

• И в солнце, среди синевы
• расцветшее, нацелясь мною,
• меня спускают с тетивы
• стрелою с тонкою спиною.

• Веселый центробежный вихрь
• меня из круга вырвать хочет.
• О Жизнь, в твою орбиту вник
• меня таинственный комочек!

• Твой золотой круговорот
• так призывает к полнокровью,
• словно сладчайший огород,
• красно дразнящий рот морковью.

• О Жизнь любимая, пускай
• потом накажешь всем и смертью,
• но только выуди, поймай,
• достань меня своею сетью!

• Дай выгадать мне белый свет —
• одну-единственную пользу!
• – Припомнишь, дура, мой совет
• когда-нибудь, да будет поздно.

• Зачем ты ломишься во вход,
• откуда нет освобожденья?
• Ведь более удачный год
• ты сможешь выбрать для рожденья.

• Как безопасно, как легко,
• вне гнева ве́ка или ветра —
• не стать. И не принять лицо,
• талант и имя человека.

• Каков мерзавец! Но, средь всех затей,
• любой наш год – утешен, обнадёжен
• неистовым рождением детей,
• мельканьем ножек, пестротой одёжек.

• И в их великий и всемирный рёв,
• захлёбом насыщая древний голод,
• гортань прорезав чистым остриём,
• вонзился мой, сжегший губы голос!

• Пусть вечно он благодарит тебя,
• земля, меня исторгшая, родная,
• в печаль и в радость, и в трубу трубя,
• и в маленькую дудочку играя.

• Мне нравится, что Жизнь всегда права,
• что празднует в ней вечная повадка —
• топырить корни, ставить дерева
• и меж ветвей готовить плод подарка.

• Пребуду в ней до края, до конца,
• а пред концом – воздам благодаренье
• всем девочкам, слетающим с крыльца,
• всем людям, совершающим творенье.

• Что еще вам сказать?
• Я не знаю,
• И не знаю: я одобрена вами
• иль справедливо и бегло охаяна.
• Но проносятся пусть надо мной
• ваши лица и ваши слова.
• Написала всё это Ахмадулина
• Белла Ахатовна.
• Год рождения – 1937. Место рождения —
• город Москва.