Читать книгу Жизнь и шахматы. Моя автобиография онлайн | страница 33

Кроме этого Эйве внес еще одно очень важное изменение. Объявив о том, что каждой стране необходимо получить своего гроссмейстера, он не пошел путем подъема уровня шахмат в странах, гроссмейстеров не имеющих, а снизил норму, которую нужно было выполнить, чтобы это звание получить.

Я смело могу называть себя последним гроссмейстером «старого созыва». Я выполнил норму и получил титул в июне семидесятого на турнире в Венесуэле, а уже с первого июля стараниями президента ФИДЕ норму снизили на полтора очка в аналогичном по составу турнире. И если до этого времени в мире были как гроссмейстеры экстра-класса, так и гроссмейстеры немного слабее, то после реформы Эйве слабые гроссмейстеры буквально расплодились по всему миру. Слабые приносили на своих плечах еще более слабых, ведь для того, чтобы выполнить норму, необходимо было набрать в международных турнирах 55 % очков в партиях с гроссмейстерами, 75 % – с международными мастерами и 85 % – с теми игроками, кто ниже по званию. А ведь обыграть слабого соперника, согласитесь, не так уж и сложно. Турниры перестали быть столь же яркими и захватывающими, как раньше, когда для того, чтобы выполнить свою норму, надо было обыграть шестерых претендентов и многократных чемпионов страны. И если мое удостоверение гроссмейстера имеет сорок шестой номер во всем СССР с момента учреждения этого звания в тридцать шестом году, а играющих гроссмейстеров к тому моменту осталось двадцать пять – тридцать, то сейчас в одной только России больше ста шахматистов с этим титулом. Упомяну, что первым советским гроссмейстером стал Григорий Левенфиш, а не Михаил Ботвинник, как многие ошибочно полагают. Сейчас я, с одной стороны, очень горжусь тем, что, например, челябинская шахматная школа растет и развивается, что из ее стен продолжают выходить все новые и новые гроссмейстеры, но с другой стороны, не могу не грустить от того, что ценность этого звания существенно померкла.

Но в шестьдесят девятом грядущие реформы Эйве только начинали витать в воздухе, и получить титул гроссмейстера для шахматиста было не менее, а даже более важно, чем стать чемпионом мира среди юношей. Я воспользовался советом Фурмана и высказал свои пожелания о поездке в Амстердам в комитете, и мою фамилию даже записали на какой-то листок. Но Голландия оказалась желанной страной для многих и многих титулованных шахматистов, и листок этот по мановению чьей-то более весомой руки затерялся. Сейчас я уверен в том, что обстоятельства сложились именно так, а не иначе, по какому-то заранее выстроенному свыше плану. Столько препон, столько преград возникало на моем пути к следующему важному турниру семидесятого года в Каракасе, и все они чудесным образом разрешались в самый последний момент, что невозможно не поверить в некую предрасположенность и определенность человеческих судеб. Но обо всем по порядку.