Читать книгу Чирчик впадает в Средиземное море, или Однажды бывший советский пролетарий онлайн | страница 27
В общежитии его ждала самая-самая, самая красивая и самая любимая. Они не виделись целых четыре месяца, с самого Щёкина. И эти дни нужно было срочно компенсировать. Бывший пролетарий, конечно, помнил наставление родителей и старался вернуться домой поскорей. Они уже скоро стали безуспешно искать сыночка по моргам и больницам, но сынок на четвёртые сутки сам вернулся домой. Родители не оценили его сыновьей привязанности, и отец сказал, чтобы сын шёл бы уже туда, откуда пришёл. Четырёх дней свидания после долгой разлуки им показалось достаточно, четырёх месяцев будет явно много.
И сынок с лёгким сердцем ушёл к друзьям в общежитие. Там было хорошо. Иногда самой красивой надо было идти на работу, и бывший узбекский пролетарий, а ныне московский студент вприпрыжку бежал её провожать. Они тряслись в автобусе и не могли свести друг с друга влюблённых глаз.
Проводивши любимую, московский студент не торопился отойти от заводской проходной, а терпеливо чего-то ждал. И ждал он, оказывается, другую девушку, ту, которую сменяла его самая любимая и самая красивая. С ней он возвращался в город, в её общежитие и коротал время со сменщицей, чтобы не лишиться рассудка от горькой разлуки с любимой. Это общежитие было в пяти минутах ходьбы от того, где он жил со своей самой любимой и самой красивой.
Что сказать по этому поводу? Мне даже писать стыдно о таком человеке, а он чувствовал себя вполне комфортно ввиду неразвитости или полного отсутствия целого ряда человеческих качеств, если помните. Тошнит меня от этого мерзкого человечишки! Но такова оказалась моя стезя – писать не о лучших представителях нашего вида, а о тех, что придётся. У меня есть извинительное – когда я начинал о нём писать, мне он казался симпатичным. Глубоко же я не копал тогда.
Сменщица его любимой девушки не была самой красивой. А и как ею быть, если эта вакансия уже давно и навеки занята. Она была просто красивой, но главное её достоинство заключалось в том, что она в постели позволяла пролетарию всё.
Самая любимая тоже позволяла почти всё, но… не до конца. Весь завод, весь город знали, что у них всё ништяк. И только один московский студент знал, что не всё, и это его, молодого, очень нервировало, а альтернативных способов он ей стеснялся предлагать.