Читать книгу Я – убийца онлайн | страница 33
На долю секунды Штерну показалось, что медбрат собирается плюнуть на пол.
– Не понимаю, что там доброкачественного, если эта штука растет и когда-нибудь сдавит его головной мозг.
Дверь соседнего кабинета открылась, и в комнату вошла азиатка в костюме для занятий дзюдо и миниатюрных ортопедических ботинках. Вероятно, она понравилась Лозенски, потому что он снова начал насвистывать мелодию «АББА». Но на этот раз его «Money, Money, Money» напоминало исполнение строителя, который провожает взглядом грудастую блондинку.
Выйдя в уже более людный коридор, Пикассо вытянул руку и указал на вторую дверь слева от сестринской:
– Это там.
– Что?
– Ну, комната 217. Одноместная палата Симона. Но просто так вам туда нельзя.
– Почему?
Штерн уже опасался худшего. Симону настолько плохо, что посещение возможно только в стерильной одежде?
– Вы без подарка.
– Простите?
– Больным приносят или цветы, или шоколад. На крайний случай десятилетнему мальчику подойдет какой-нибудь музыкальный журнал или что-нибудь еще. Но вы не должны появляться с пустыми руками у ребенка, которого через неделю уже может не…
Пикассо не успел закончить предложение. Краем глаза Штерн заметил какое-то мигание и повернулся налево, чтобы определить, где именно сработал сигнал вызова медперсонала. Когда он заметил красную моргающую лампочку над той самой дверью, то бросился вслед за медбратом, который уже спешил на экстренный вызов. Прямо перед палатой 217 Штерн его нагнал.
3
В первый раз он проснулся около четырех и вызвал медсестру. Карина не пришла, что обеспокоило его гораздо больше, чем подкатывающая тошнота. По утрам она всегда дрожала где-то в пищеводе, между глоткой и желудком, и успокаивалась лишь после приема сорока капель метоклопрамида. Только если он просыпался слишком поздно и головная боль уже стучала в висках, проходило несколько дней, прежде чем его самочувствие возвращалось к «четверке» по личной шкале.
Так Карина всегда измеряла его общее состояние. Каждое утро она в первую очередь спрашивала о числе, где единица означала «жалоб нет», а десять – «невыносимые боли».