Читать книгу Самое шкловское (сборник) онлайн | страница 28
Было уже очень поздно, когда аспирант, белокурый и длинноногий, похожий несколько на жирафу, объявил, что желает петь.
Он был пьян и, быть может, поэтому пел меццо-сопрано.
Он не окончил. Хохот грянул с такой силой, что шелковый абажур потерял равновесие и, как бабочка, бесшумно взлетел над столом.
Длинноногий аспирант уже стоял посередине комнаты на разбитых бутылках и размахивал бесконечными руками в твердых, как железо, манжетах. Пустив заливистую басовую трель, он снова перешел на меццо-сопрано.
- Пускай критический констриктор
- Шумит и нам грозится люто,
- Но ave, Caesar, ave, Victor,
- Aspiranturi te salutant!
Да полно, был ли он Victor’ом? Точно ли он победил?
Аркадий Белинков, «Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша» (1968)Один некогда замечательный писатель (будем условно называть его «учитель танцев Раздватрис в новых условиях»), великий и горький грешник русской литературы, каждая новая книга которого зачеркивала старую его книгу, улыбающийся человек, повисший между ложью и полуправдой, понимающе покачивал головой.
Пили чай.
Этот человек считает, что время всегда право: когда совершает ошибки и когда признает их. ‹…›
– В годы культа, – рассказывал улыбающийся человек, – бывали случаи, когда в издательстве заставляли писать, что Россия родина слонов. Ну, вы же понимаете, – это не дискуссионно. Такие вещи не обсуждаются. Одиссей не выбирал, приставать или не приставать к острову Кирки. Многие писали: «Россия – родина слонов». А я почти без подготовки возмутился. Я сломал стул. Я пошел. Я заявил: «Вы ничего не понимаете. Россия – родина мамонтов!» Писатель не может работать по указке. Он не может всегда соглашаться.
Лев Озеров, «Шкловский» (1994)- Он входит в вашу квартиру шумно,
- Вращаясь вокруг своей оси,
- Улыбчиво и задиристо,
- Улыбаются его губы,
- Улыбается его затылок.
- Он предлагает руку,
- Удивительно мягкую руку,
- Которая дергает вашу
- Книзу, как старый звонок
- На проволоке, – теперь
- О таких звонках позабыли.
- Мягкость и резкость.
- Угол шара.
- Он осматривает квартиру,
- И слово подрагивает на губах,
- Но он не спешит, – иначе
- Может сильно обидеть.
- Наконец его прорывает:
- – У вас уже нет кровати,
- С чем вас и поздравляю,
- Ее заменила койка,
- С чем вас и поздравляю.
- От удобств отказаться можно,
- Нельзя отказаться от книг,
- Придется убрать койку,
- На очереди гамак,
- С чем вас и поздравляю…
- На минуту он умолкает.
- Потом с новой силой
- Он на меня наступает:
- – Гамак! Но давайте подумаем,
- Куда нам вбить крюки.
- Нет для крюков места,
- – Шкловский просто ликует,
- – К стенкам не подступиться,
- С чем вас и поздравляю.
- Стоп-кадры шли один за другим.
- Потом Шкловский махнул рукой,
- Подошел к книжному шкафу
- И заскользил по корешкам.
- У него, как у Будды, шестнадцать рук,
- Протянутых к полкам.
- Он вылавливает ту книгу,
- Которая ему очень нужна,
- Он открывает ее там,
- Где есть нужная фраза,
- И она тут же входит
- В его монолог, словно
- Не он ее выловил, а она
- Годами этого дожидалась,
- И наконец-то обрадовалась.
- Он умеет все сочетать,
- Его мир сочетаем.
- Его мир разумно смонтирован.
- Цитаты его льнут друг к другу,
- Он не доверяет им
- И одну за другой
- Закрывает книги.
- Шкловский уходит
- Так же внезапно,
- Как и пришел, —
- Шумно вращаясь вокруг оси,
- Улыбчиво и задиристо.
- Через час звонит:
- – Надо договорить, приходите.
- Прихожу, он сидит
- С тростью в углу
- И – «простите, я занят» —
- Додиктовывает жене
- (Одной из трех сестер Суок —
- Серафиме Густавовне)
- Очередную статью —
- Сто строк.
- Этой статье в затылок
- Другая уже дышит,
- Один абзац скользит, как обмылок,
- Другой сам себя пишет.
- Додиктовал, встает и ходит
- По комнатной диагонали,
- Так энергично ходит, будто
- Готовится к метанию ядра
- Или к бегу на сто метров.
- Быстро утихает,
- Садится рядом,
- Трет знаменитую лысину
- Мягкой своей ладонью.
- – Я, знаете, осуществился
- На семь с половиной процентов,
- А был задуман (пауза)
- На все сто двадцать.
- О, как мне было больно
- Услышать это.
- Я так пожалел
- Это бедное семь с половиной.
- – Что вы! – пытаюсь ему возразить.
- Что вы, Виктор Борисович!
- Вы здоровы?
- Я подхожу – не к полке,
- А к стене его книг.
- – Это успел написать
- Один человек – вы.
- Здорово поработал!
- Промельк улыбки и – снова:
- – Я себя вижу лучше,
- Во мне осталось то,
- Что не видно вам.
- Странно сложилась жизнь:
- Семь с половиной процентов
- Грандиозно задуманной жизни.
- Он ходил вокруг «гениально»,
- Но позволял себе «грандиозно»,
- «Огромно» и в этом же роде.
- Он говорит о жизни.
- Сегодня он предлагает
- Новый, по счету девятый,
- Вариант своего участия
- В Октябрьском перевороте.
- (Он возвращается к этому часто
- И без сожаления вроде,
- Но это его терзает.)
- Вариант с автомобилем
- Гетмана Скоропадского,
- Засахаренного Шкловским.
- Он рвется в историю, впрочем,
- Устает от воодушевления,
- От пристальности,
- И – умолкает.
- Потом встает, плотно закрывает дверь и – тихо,
- Прямо мне в ухо:
- – В 21-м или 22-м
- Горький сказал мне грустно,
- Что Ленин ему доверил:
- «Эксперимент не удался».
- Я оценил доверие Шкловского
- И молча ему поклонился.
- И оба мы замолчали.
- Без слов приложил он
- Палец ко рту
- И посмотрел на меня строго.
- Дело за полночь было.
- Сутки мои исчерпались.
- Были еще другие беседы,
- Были еще другие годы.
- Однажды я встретил его зимой
- Во дворе нашего дома,
- Укрытого сумраком, —
- В длинной шубе с инистой бахромой,
- Под руку с внуком.
- Останавливаемся, и Шкловский
- Говорит мне тихо, но внятно:
- – Помните, мы уходим…
- Мы уходим, – сказал он,
- И вспомнил я семь с половиной
- Процентов и стенку книг,
- Написанных человеком,
- Жившим в несносную пору.
…Cущим кумиром этой молодой публики оказался почему-то Льговский, чьи «Проблемы структуры» Ять так и не осилил, ибо не верил в возможность статистического подхода к лирике[51]. Льговский, многих узнав в лицо (очевидно, то была его постоянная публика), заговорил о том, что каких-нибудь сто лет спустя все реалии нынешней петроградской жизни покажутся вымыслом.