Читать книгу Чечня: Трагедия Российской мощи. Первая чеченская война онлайн | страница 31

Его высокомерное отношение к туркам было чем-то сродни настроениям третьего мира, к которому он принадлежал, – его предков из старых азербайджанских элит Баку и Ширвана, гораздо более старинных, чем могущественное простонародье советской Москвы или кемалистской Анкары. Несмотря на свою тюркскую кровь, эти элиты говорили на фарси и искали культурное воодушевление в Иране, «величайшем царстве на свете». Однако новые правители Ирана, аятоллы, в конечном итоге отправили бы моего хозяина в тюрьму, и он хорошо об этом знал. Ведь он был убежденным светским человеком, хотя при этом никогда бы не позволил незнакомцу познакомиться с женской половиной его семьи. То ли из-за его происхождения, то ли из-за этого смешения идентичностей, но он был самым интересным и независимым человеком, с которым мне довелось встретиться в Азербайджане. Он относился независимо и объективно даже к накаляющейся войне с Арменией – как минимум достаточно независимо, чтобы не желать участия в ней своих родственников.

Что же касается полковника, который произнес тост, то он был сделан из более простого теста. Он был начальником городской полиции и, как рассказывали, был глубоко замешан в позорных антиармянских погромах за четыре года до этого. Хотя, по его словам, никаких погромов не было, а если и были, то это сделали сами армяне, подстрекаемые КГБ.

Но если оставить в стороне репутацию полковника как представителя правоохранительных органов, в его речи было множество горьких парадоксов. Едва ли стоит глубоко анализировать образ пьющего водку «истинного мусульманина», ставший своеобразным штампом в недавно получивших независимость мусульманских республиках бывшего СССР. Восхищение полковника чеченцами также было двусмысленным – совсем незадолго до этого он предупреждал меня, что «все они бандиты, опасный народ», и настойчиво советовал мне не ехать в Грозный. Отсюда и его реплика «удачи!», и кривая усмешка.

Парадокс заключался и в том, что полковник не просто не собирался помогать чеченцам в их борьбе, но и не демонстрировал явного желания сражаться за свою мусульманскую страну – Азербайджан – на ее собственных задворках – в Карабахе. Подобное поведение, в высшей степени характерное для большинства азербайджанских полковых командиров, с которыми мне довелось познакомиться, позволяет лучше понять такое же нежелание рисковать своей жизнью у большинства рядовых азербайджанских солдат. Одного месяца в Азербайджане оказалось достаточно, чтобы осознать глубину деморализации общества, и связана она была отнюдь не с одной лишь советской властью – или, скорее, как я отметил в то время, «в отличие от прибалтов или грузин, советскость (Sovietism) была недугом, которому азербайджанцы оказались особенно подвержены».