Читать книгу Полковник милиции Владислав Костенко. Книга 4. Репортер онлайн | страница 45

Кашляев прочитал мои наброски к материалу о Горенкове залпом:

– Но это же только часть, – задумчиво сказал он, – какое-то ощущение айсберга, много недоговоренностей, линия уходит в вопросительные знаки.

– Собираю информацию, – ответил я. – Чурин, этот замминистра, от меня прячется, пришлось базлать с Кузинцовым…

– А это кто такой?

– Помощник.

Кашляев удивился:

– Не твой уровень. Чем тебе интересен помощник?

– Интересен… Доктор наук, кстати говоря.

– Как его зовут?

– Федор Фомич… А что?

– Да ничего, фамилия больно расхожая… Кстати, мне неясно, какое отношение ко всему этому делу имеет Каримов? Ты будь поаккуратней, все же пока еще он премьер-министр автономной республики, возможны национальные амбиции…

– По-твоему, критиковать надлежит только русских? Башкиры, евреи и литовцы – неприкасаемы? Какой же мы тогда интернационал?

– Я тоже так считал… Пока не нагрелся.

– На чем?

– Руководителем ансамбля «Ритм» был Юозас Якубайтис, начался визг, мол, шовинизм, и все такое прочее. Так что поаккуратнее с Каримовым, мой тебе совет… Есть Горенков, им и занимайся.

– Он – звено в цепи.

– Какой цепи? – Кашляев пожал плечами. – Не буди химеру всеобщей подозрительности.

– У меня факты. А как говорил наш великий кормчий, факты – упрямая вещь.

– Я не вижу фактов. Я вижу фрагменты.

– Правильно. Ты видишь кирпичи, готовые к кладке, но еще многого не хватает, и нет раствора… Я в поиске, забросил сети, на днях придут ответы – с именами, телефонами, ссылками на документы… Отобьешь мне еще пару дней свободы?

– Попробую. Но не обещаю: запарка в связи с конференцией, будет много работы… Мой тебе совет, – повторил он, – обозначь тему, повесим дело на прокуратуру, пусть они пишут развернутое объяснение, в конце концов, ты не частный детектив…

Кашляев все же отбил мне еще один день. Утро я провел у старика Маркаряна – он передал мне целое досье: «подарок от старика молодому волку, дерись, Ванюша, пока молод!» Когда мне исполнилось тридцать, я сидел у иллюминатора АН-24, выбив командировку на БАМ, в небе сочинил стихи: «Мне тридцать, мне тридцать, мне скоро шестьсот, минул мой последний молоденький год…» А что, правда, после тридцати все мы едем с ярмарки, Пушкин себя ощущал стариком, а сколько уже написал?! Писарев? Погиб в двадцать три… Добролюбов? До тридцати не дожил… А Лермонтов? Будь проклято мое разгильдяйство, не умеем мы работать, обломовы, маниловы, только б облегчить душу в застолье, сплошные соловьи… Вот они, издержки демократии: работай не работай, все равно зарплата капает, да и народ у нас добрый – сегодня я тебя накормлю, завтра ты меня, так всю жизнь можно просвистеть, никакого страха за завтрашний день.