Читать книгу Надёжное будущее. Руководство по выживанию в трудные времена онлайн | страница 6
Для Джейн вечерняя порция виски – это ежедневный ритуал и возможность расслабиться, а иногда и пообщаться за бокалом с друзьями.
– Все началось, – рассказала она, – с того, что мы с мамой каждый вечер, когда я была дома, выпивали вместе по глотку виски. Потом мы продолжили поднимать бокалы друг за друга в семь часов вечера, в какой бы части света я ни была.
Кроме того, Джейн обнаружила, что, когда ее голос сильно устает от слишком большого количества интервью и лекций, небольшой глоток виски поддерживает голосовые связки и позволяет выдержать лекцию до конца. «И, знаете, – сказала Джейн, – четыре оперных певца и один популярный рок-исполнитель поделились со мной, что им тоже помогает этот способ».
Я сидел рядом с Джейн за столом на открытом воздухе на веранде, она и ее родные смеялись и рассказывали истории. Окружившая нас густая бугенвиллея в свете свечей казалась настоящим лесным пологом.
Мерлину, старшему внуку Джейн, двадцать пять лет. Много лет назад, когда ему было восемнадцать, после бурной ночи с друзьями он нырнул в пустой бассейн. Он сломал шею, и эта травма заставила его изменить свою жизнь, забыть про вечеринки и, подобно сестре Эйнджел, вслед за бабушкой заняться сохранением природы. Джейн, скромный матриарх, сидела во главе стола, и было нетрудно заметить ее гордость.
Джейн намазала лодыжки репеллентом от комаров, и мы пошутили, что уж комары – далеко не вегетарианцы.
– Только самка сосет кровь, – заметила Джейн. – Самцы живут, питаясь одним нектаром.
С точки зрения натуралиста, кровососущие комары были просто матерями, которые пытались добыть кровавую пищу, чтобы прокормить свое потомство. Однако это не то чтобы повлияло на мою неприязнь к этим историческим врагам человечества.
Когда семейные истории иссякли, и в разговоре наступила пауза, я хотел задать Джейн вопросы, которые занимали меня с тех пор, как мы впервые решили вместе написать книгу о надежде.
Как несколько скептически настроенный коренной житель Нью-Йорка, я должен был признать, что относился к надежде с подозрением. Она казалась мне слабой реакцией, пассивным принятием: «Давайте надеяться на лучшее». В моих глазах надежда была панацеей и фантазией. Умышленным отрицанием или слепой верой, за которую можно цепляться, закрывая глаза на факты и мрачную реальность жизни. Я боялся ложной надежды, этой опрометчивой обманщицы. Даже цинизм в каком-то смысле казался мне безопаснее, чем риск, с которым сопряжена надежда. И разумеется, более полезными реакциями мне казались страх и гнев, способные обратить внимание на грозящую опасность, особенно во времена кризиса, подобного нынешнему.