Читать книгу Иногда корабли онлайн | страница 2
- Она всю ночь училась своим наукам, каким-то нанайцам, а может быть, финно —
- уграм. Или другим неведомым языкам. Раз в две недели он входит к ней рано
- утром, стараясь не разбудить ни единым звуком, стараясь не отражаться среди
- зеркал. Солнце забралось в ее золотую прядь. Первый столичный поезд приходит
- в пять.
- А первая электричка приходит в шесть. Она сопит в две дырочки, нос в подушку.
- Он напевает, стоит под горячим душем. Хозяйский кот испуганно дыбит шерсть.
- Она все спит. Так просто спокойно быть с ней рядом, сны ее рассмотреть цветные.
- Он научился уже приносить цветы ей, но плохо пока умеет их подарить.
- А солнце светит во всю неземную прыть. На стенке тень от листьев сквозит резная.
- Она себя не любит – он это знает и тем еще смешнее ее любить. И убеждать ее,
- и боготворить, носить на руках по улице – всё без толку. Она работает смайликом
- в гуглтолке – по крайней мере, любит так говорить. Она всегда говорит
- и немножко врет, его называет то мужем, то вовсе братом, то клятвы дает на сотни
- веков вперёд. Да ну ее, Боже мой, кто ее разберет. А кто разберет – не соберет
- обратно.
- Он входит в комнату, небо бьет синевой. Находит ее часы под каким-то стулом.
- Усталость стекает по гладко выбритым скулам. Он знает, что она уж давно
- проснулась и просто смотрит цветные сны про него. Сердитый кот когтями диван
- дерёт, глядит на него глазами цвета металлик. Она спросонья щеки ладошкой трёт.
- Он улыбается: «Кто тебя разберет…»
- И прячет в карман тихонько пару деталек.
- Сто дней, сто ночей,
- Плачет город – он ничей,
- знаешь, жизни несчастливых
- сходятся до мелочей.
- Сейчас два часа тридцать восемь минут. Сейчас я сажусь за стол, беру карандаш
- и пишу тебе то, чего от меня не ждут. А если ждут, ты когда-нибудь передашь.
- Море плясало и дождь над ним причитал. Я этого не писала. Ты этого не читал.
- Когда-нибудь он выходит ее встречать. Он надевает куртку, берет собаку,
- на лестнице недовольно пинает банку и вежливо отвечает, который час.
- До остановки, в общем, недалеко, но он шагает медленно, отражаясь в широких
- мелких лужах, от листьев ржавых, в колючем небе, бледном, как молоко.
- Он впитывает разрозненный звукоряд, прозрачный несезон, холодок по коже,
- он думает, что любимые все похожи на мелкий дождь, танцующий в фонарях.
- Он думает, что они все похожи на неоновые змейки на мокрых крышах, на то,
- как осторожно на руку дышат, когда она несильно обожжена.
- Она его обнимает. Слегка сипя, здоровается. Бросает собаке коржик. Он думает,
- что любимые все похожи и улыбается этому про себя.
- Когда-нибудь, например через пару дней, она сидит в автобусе, как живая, опасная,
- как собака сторожевая, когда добыча распластана перед ней. Она сидит
- и внутри у нее все лает и смотрит глазами цвета, как жидкий йод. По радио
- какой-то мудак поет: «Ах девочка моя, ла-ла-ла-ла-лайла, ах девочка моя, ты такая
- злая, как будто он совсем тебе не дает».
- Она подходит к выходу, словно зомби. И слезы в ней дрожат, будто зерна в зобе.
- Она ревет, вдыхая прогорклый смог, двадцатилетний лоб, а точнее лбица, как будто
- весь мир старался к ней продолбиться, а этот придурок смог. И заяц жил, и лисица
- жила, и львица – а медведь пришел и разрушил весь теремок.
- Она стоит и коса у нее по пояс. И щеки мокры от слез. А у любви есть тот,
- кто попал под поезд и тот, кто забрызган грязью из-под колес.
- Когда-нибудь мы сидим с тобой вшестером – ты, я и четыре призрачных
- недолюбка и лунный свет, и моя голубая юбка, и дымный и негреющий костерок.
- Когда-нибудь мы сидим с тобой у огня и ты говоришь мне: «Слушай, кто
- эти люди?» И я отвечаю: «Это все те, кто любят или любили неласковую меня».
- И я говорю: «Вот этот отдал мне год, а этот два, а этот платил стихами, которые
- внутри меня полыхали и отражались строчками у него. Полсотни месяцев, сотни
- живых зарниц, бессонных и счастливых глазных прожилок – которые я тогда
- у них одолжила и вот сейчас должна всё прожить за них. Вот видишь, складка,
- горькая, пожилая, вот слышишь – смех неистовый, проливной – ты думал,
- это было всегда со мной, а это я кого-то переживаю».
- Быть может и сама того не желая – но вечно, как и водится под луной.
- Время – наверное пять с хвостом. Острым карандашом этот текст написан о том,
- что всё будет хорошо.
- И острием самым подведена черта.
- Я этого не писала.
- Ты этого не читал.
- Ей двадцать пять, у нее не жизнь, а несчастный случай.
- Она все время спешит и все время не успевает.
- А он говорит ей в трубку: «Маленькая, послушай»,
- И она от этого «маленькая» застывает.
- Не отвечает и паузу тянет, тянет,
- Время как будто замерло на часах.
- И сладко чешется в горле и под ногтями,
- Ну там, где не почесать.
- Ей двадцать пять, у нее не нрав, а пчелиный рой.
- Сейчас все пройдет, сейчас она чай заварит.
- Она сама боится себя порой,
- А он ее маленькой называет.
- Сосед нелепо замер с раскрытым ртом,
- Размахивая руками.
- Двухмерный, как будто бы он картон,
- А может, бордюрный камень.
- Ей двадцать пять, у нее не вид, а тяжелый щит,
- У нее броня покрепче, чем стены в штольне.
- Как посмотрит пристально – все вокруг затрещит.
- А он не боится, что ли?
- Он, наверное, что-то еще говорит, говорит,
- Что он не придет, что прости, мол, что весь в цейтноте.
- Она не слышит. У нее внутри что-то плавится и горит.
- И страшно чешутся ногти.
Шарлотта Миллер