Читать книгу В архив не вносить. Остросюжетная повесть онлайн | страница 55
– Ну, ну, сын Палыча, полегче чуток, не ровен час и руку мне оторвешь? Вишь, какой мощный? Давай, друган, садись за стол…
…Гриша угощал. На столе как по волшебству появились: белый хлеб, колбаса, сало с красными прожилками, печенье и конфеты.
Шустрый парень расставил на столе рюмки, из красной резиновой грелки разлил остро пахнущий спирт и ушел.
– Дядя Гриша, а где Вы все это взяли? Ведь мы же в тюрьме находимся?
Алешка смотрел на конфеты голодными глазами, но взять не осмеливался:
– Бери конфеты, сын Палыча, не стесняйся. Сейчас Петруха чайку сообразит, и жизнь тебе покажется сказкой.
– Ну а где, все же? Может, отняли у кого – нибудь?
Павлов шлепнул его по затылку
– Ешь, давай, трепло! Посылку он получил… из дому…
– Вор я, пацан! Вору не полагается на пайке сидеть! А где харч беру? Знакомые принесли по старой дружбе. Кушай, давай, не мучайся угрызениями совести, у нас все по – честному делается…
Гриша поднес к губам рюмку
– Давай Василий, за встречу! Дай Бог, не последняя в нашей жизни…
Наевшийся досыта Алешка уснул прямо за столом. Павлов осторожно поднял его на руки, и понес к нарам.
– Отнеси в дальний угол барака, там тюфяки, ложи на любой. Устал, парнишка. Этапный тракт и взрослых с ног валит, а не то мальчишку? Крепок на ногу, сорванец, чувствуется школа…
Павлов отнес Алешку в дальний угол барака, уложил на тюфяк. Вернулся к столу:
– Сирота он с малых лет, первый пряник только в тюрьме и попробовал. Дед его воспитывал, а сам уже немощный был, в камере у нас и умер. Родителей в коллективизацию раскулачили, угнали на соляные копи в Казахстан, где они и сгинули. С тех пор и остался пацан с дряхлым дедом. Такие вот дела, Гриша.
– А как ты ухитрился переписать его на свою фамилию? Неужели помог кто-то из сильных мира сего?
Разговорчивостью Павлов никогда не отличался, а тут как прорвало. Рассказал про Корюхова и Кузнецова, про Федю-капитана, и про то, как начальник «Крестов» помог официально усыновить Алешку. Гриша слушал внимательно и серьезно, смотрел на Павлова с уважением, даже папиросу не прикурил, так и прокрутил ее в пальцах до самого конца рассказа