Читать книгу Смерть в катакомбах онлайн | страница 23
Жан первым все понял. Страшно переменившись в лице, он стремительно вошел, захлопнув дверь прямо перед носом девиц. Затем начал креститься.
Матильда уставилась на отражение в зеркале. А затем, попятившись, обеими руками зажала рот. Красавца артиста больше не было. Было ясно, что Кулешов умер. Но как он умер! В гримерном зеркале отражался мумифицированный труп. Лицо артиста почернело и съежилась, как печеное яблоко. Руки, вцепившиеся в столик, были похожи на птичьи когти. Выпученные глаза вывалились из орбит. Кроме того, от тела шел очень неприятный запах. Этот ужасающий запах гниения заполнил всю комнату и, казалось, даже просачивался сквозь стены.
Ни Матильда, ни Жан за всю свою долгую, богатую приключениями жизнь никогда не видели подобного зрелища. Было в этом что-то мистическое, зловещее – молодой, цветущий, красивый человек, который вдруг превратился в высохший труп…
Будь на месте Матильды женщина с более слабым характером, она тут же упала бы в обморок, и никто не посмел бы в том ее обвинить. Но Матильда только поджала губы, превратившиеся в сплошную белую полосу, и, повернувшись к Жану, процедила:
– Мы пропали.
Запахивая кричаще яркую ливрею дрожащими руками, Жан молчал…
А в зале гитарист выбивался уже из сил, но публика начинала ворчать. Вдруг послышался крик:
– Кулешова давай! Вали со сцены! Уберите эту тоску! Кулешов!.. Кулешов!..
Выкриков из зала с каждой минутой становилось все больше и больше, и, оборвав свое выступление, гитарист со слезами на глазах, под свист, буквально сбежал со сцены.
В ярком круге от софитов появился Жан. Поднял вверх обе руки.
– Дамы и господа! Драгоценная публика! – В зале замолчали, раздались даже овации – все были уверены, что Жан вышел объявить Кулешова.
Подождав, пока аплодисменты утихнут, Жан продолжил:
– К нашему огромному сожалению, Антон Кулешов не сможет выступить сегодня по состоянию здоровья! Администрация кабаре приносит всем свои глубочайшие извинения… – Следом за этим в зале поднялся такой вой, что слов Жана больше нельзя было разобрать.