Читать книгу Родник Олафа онлайн | страница 50

– Ишь, ровно сыч, – заметил кто-то.

Василь Настасьич всматривался в мокрое, искаженное страхом лицо мальчика. И он свистел по-своему и показывал на деревню, мотал головой, хватал себя за шею, потом показывал драку, убиение – убиение своего рослого батьки, убиение ловкого Зазыбы, убиение Страшко, и навь, навь, навь[80]…

– Тут что-то да не так, – сказал со своего места Мисюр Зима.

– А ты там сиди да греби, – велел Нечай. – Молоть изрядно стал. Воду вот и мели.

Мужики не знали, что содеять, и ладью сносило вниз, и уже берег Поречья проплыл мимо. А на нем стояли и дети, и те двое мужиков, к ним присоединились еще двое. Все смотрели на ладью. И тут Вьялица Кошура замахал рукой. Донесся его хриплый голос:

– Наю, наю[81] малец!

И мальчик замотал головой из всех сил и снова показал навь.

– Да ён на тово указыват! – вдруг сипло воскликнул Иголка со своего места.

На ладье молчали, слышен был хлюп набегающей на борта воды.

– Иже[82] поубивал твоих плотовщиков? – спросил Василь Настасьич.

И мальчик утвердительно замычал, кивая на Вьялицу Кошуру.

Василь Настасьич взглянул на берег, потом посмотрел на Нечая.

– Еда извет?[83] – сказал Нечай. – Злодей тот мечетный[84].

– Его туды отдать – на растерзанье, – возвысил голос Мисюр Зима. – То не по-хрестьянски.

– Никшни[85]! – снова окоротил его Нечай. – Хрестьянин якой.

Василь Настасьич молчал, соображая, шевелил на коленях толстыми пальцами. На одном пальце перстенек поблескивал. Мальчик как завороженный на этот перстенек и глядел, глаз не мог уже оторвать, рубиновый камешек напоминал ему звездочку в короне князя-оборотня…

И наконец купец махнул, прочистил горло, сказал:

– Греби!

Когда снова поравнялись с деревенским берегом, Нечай взглянул на купца и тихо спросил, причаливать ли? Но тот отрицательно качнул головой и молвил:

– Давай, налегай.

И мужики начали грести сильнее. Деревня мимо и проходила с ее гусями, детворой, истобками, мужиками. Сычонок боялся туда смотреть долго, отвернулся.

– Оно не нам решать, – сказал Василь Настасьич, обращаясь вроде к Нечаю, а на самом деле ко всем. – Пусть тиун касплянский думу думает и личбу[86] за лихое выставляет. Не наша это ловитва[87].