Читать книгу Международный психоаналитический ежегодник. Шестой выпуск. Избранные статьи из «Международного журнала психоанализа» (сборник) онлайн | страница 13

а

Как можно судить уже по названиям этих статей, каждый участник диалога – далеко не во всем соглашаясь с остальными – придает работе воспоминания высокий статус. И каждый, возможно за исключением Хабермаса, тесно связывает с этой работой (которую аналитик совершает как со своим пациентом в консультативном кабинете, так и в процессе теоретических размышлений и диалогов) саму возможность сохранения или возрождения психоаналитического метода – по духу и по сути фрейдовского метода[2]. Однако этот диалог показывает не только то, насколько различается их понимание классического фрейдовского метода и его теории памяти, но и то, насколько в современном психоанализе усложнилось и расширилось понимание самой сути этой работы, особенно в связи с расширением спектра и категорий пациентов и усложнением клинических проблем, с которыми сталкивается психоаналитик в своей практике сегодня.

и

Работа, которую призван делать в такой ситуации аналитик – это, как ее называет Ботелла, работа фигурабильности. Французский неологизм figurabilité – это попытка перевести фрейдовское понятие Darstellbarkeit [возможность или способность быть репрезентированным], появившееся уже в «Толковании сновидений». Ботелла использует данный неологизм, чтобы описать сложную работу аналитика на сеансе. Эта работа, при которой мышление аналитика находится в режиме формальной регрессии [в состоянии регредиенции], может быть сравнима с интуитивной визионерской работой воображения. Это состояние сенсорно-фигуративной и аффективной отчетливости, своеобразных наплывов, вспышек или озарений в психике аналитика. Иногда это состояние достигает галлюцинаторного, точнее квазигаллюцинаторного, регистра, как, например, со словами détrousser [грабить, отнимать] и trousse [сумка, пенал, набор, аптечка], которые вдруг захватывают Ботелла на одном сеансе с Сержем, когда тот рассказывает о случае ограбления пассажиров в метро. Эти слова начинают резонировать в нем в разных вариациях и комбинациях [trousse – задница, влагалище; trousser les jupes d’une femme – лезть женщине под юбку; trousser une fille – сексуально обладать женщиной; un trousseur – бабник, донжуан; trousseau – приданое; détrousseurs de grands chemins – разбойники с большой дороги] и продвигают его мышление, точнее внутреннее восприятие, сразу в нескольких направлениях. В том числе они приводят к раннему переживанию Сержем дилеммы выбора между жизнью и смертью [la trousse ou la vie – сумочка или жизнь!], к аварии в детстве, в которую он попал с матерью [trousse medical – медицинская аптечка] и к суицидальному (а возможно, и убийственному) поведению матери, а также к конкуренции с братом за «несессер» отца и за любовь матери и к борьбе с аналитиком за его кресло. Другой пример – эпизод с мелодией из «Веселой вдовы», которая неожиданно приходит на ум Ботелла, открывая совсем другой, живой эдипальный аспект переживания, погребенный за фасадным образом депрессивной и опустошенной матери.