Читать книгу Обрученная с Розой онлайн | страница 15
Он оказался прав. Кревкер с удивительной легкостью вышиб из седла брата королевы. К тому же несчастный Риверс зацепился новомодной гнутой шпорой за стремя, и конь проволок его через всю арену, пока оруженосцы не поймали его в самом конце ристалища.
– Бедный, бедный Энтони, – грустно заметил Глостер, но глаза его блестели. – Может быть, он и не так глуп, как мне казалось. Пасть от удара рыцарственного канцлера де Кревкера почетно даже для брата королевы.
Элизабет резко обернулась.
– Милорд Глостер, отчего же вы, такой прославленный боец, не решились выступить в состязании, в котором рискнул постоять за честь английского оружия даже столь скромный воин, как Энтони Вудвиль?
Ричард мягко улыбнулся в ответ:
– Мне слишком дорога честь английского оружия, чтобы пятнать ее ради забавы, как поступает некий хвастливый граф в этом турнире.
Ричард имел право так говорить. Слава о нем как о непревзойденном мастере конного боя шла далеко.
Королева пожала плечами и повернулась к супругу:
– Боюсь, ваш брат, государь, злится на Риверса по другой причине. И воинская слава тут ни при чем. Добрый Дик просто не может простить Энтони того, что именно ему отдала предпочтение красавица Элеонора Ховард.
Это было прямое оскорбление. О неудачном ухаживании Глостера за юной Элеонорой осмеливались говорить только шепотом. Придворные испуганно примолкли. Но никто никогда не видел Ричарда в гневе.
– Что поделать, ваше величество, – грустно улыбнулся он. – Не все женщины под небесами веселой Англии настолько благоразумны, чтобы отказываться от любви ради человека королевской крови.
После этих слов водворилась гробовая тишина. При дворе опасно было даже намекать на то, что некогда Элизабет отказывала королю, отдавая предпочтение неизвестному рыцарю из Пограничья. Эдуард при этом впадал в бешенство и был способен на любую жестокость. И хотя его прежний соперник Филип Майсгрейв находился при дворе и королева даже сама сосватала ему богатую наследницу из рода Перси, Эдуард все равно ревновал, ревновал бешено, как истеричный ребенок, а любое напоминание о старом звучало для него оскорблением, равносильным пощечине.