Читать книгу Люди черного дракона онлайн | страница 20
Собрался народ, зевает, бранится, не может понять, зачем его разбудили в такую рань, чего надо? А Колька стоит, молчит, ждет, пока все соберутся. А когда все вышли, крикнул прямо в толпу, голос сорвался:
– Убили ходю! Убили и сожгли!
Весь народ оцепенел от ужаса: как – убили? Кто? За что?
Но тут, на счастье, появился староста дед Андрон. Он сразу все понял и успокоил: жив ходя и здоров, пошел к своим на охотничью фанзу. А сгорел только дом ходи да гаолян его, в поте лица на водку пророщенный. Колька сначала обрадовался, а потом дошло до него, что, значит, ходя без всего остался, гол как сокол.
– То есть как это – жив и здоров? – возмутился. – Какое тут может быть здоровье, когда ни дома, ни гаоляна?
Староста Андрон, однако, как начальник, потеснил его несколько в сторону. Степенно огладил бороду свою лешачью, откашлялся, глаза против солнца прищурил, заговорил.
– Да, неважно вышло с ходей, совсем нехорошо, – начал староста. – Все мы его знаем, парень он хороший, добрый, если чего помочь, безотказный, как лошадь. А мы его приютили с вами, вроде как домом ему сделался наш поселок, а мы его семьей, родственниками, стало быть.
– Какие мы ему родственники? У него что, в Китае родственников нет, у косопузого? – подняла голос бабка Волосатиха, черная, криворотая, страшная – колдунья и ворожея на чужих хлебах.
Дед Андрон нахмурился, жеванул твердой губой, махорочными зубами.
– Сирота он, – отвечал, – сирота последняя. Да и какие из китайцев родственники, вот мы – совсем другое.
– Ну, выходит, по-родственному и сожгли, посемейному, – рассудил дядя Григорий Петелин, гигант с молодую ель величиной и такой же глупый.
Здесь всем как-то неудобно стало. Бывает такой человек, что на уме – то и на языке. Но гораздо хуже, когда что в действительности – то и на языке. Никому неохота про себя правду знать, все хотят думать, что они – лучше всех, а тут накося – Григорий Петелин с придурью своей.
Хотели было его урезонить, болвана, но тут снова не выдержал Колька, отпихнул в сторону старосту, рванул на себе грязную пожеванную рубаху, обнажил душу христианскую, поросшую мелким курчавым волосом.