Читать книгу О поэтах и поэзии. Статьи и стихи онлайн | страница 3
Впечатление такое, что все, не только Чацкий, но и Фамусов, Софья, Лиза, Молчалин, даже Скалозуб и Репетилов, – «живые стихи».
Какая блестящая экономия средств, какой «динамический» синтаксис в репликах Лизы («А в доме стук, ходьба, метут и убирают» и др.), в бытовой болтовне Фамусова:
- А ты, сударыня, чуть из постели прыг,
- С мужчиной! с молодым! – Занятье для девицы!
- . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- А все Кузнецкий мост, и вечные французы…
Вот почему выпархивающая откуда ни возьмись в речи старого брюзги рифма «музы» здесь столь же «своя», сколь и шляпки, чепцы, и шпильки, и булавки, следующие несколькими стихами ниже. Блоковские «десять шпилек» еще ждали своего часа. Современники же Грибоедова, ощущая прелесть этих стихов, еще не могли ее себе объяснить, поскольку не было привычки к предметной, реалистической поэзии среди сентиментальной или романтической лирики Батюшкова, Жуковского, самого Пушкина, в 1822–1823 годах, когда создавалось «Горе от ума», отстававшего от Грибоедова на полшага.
Стоит внимательно вчитаться и в «сон Софьи», подлинность которой (и недаром!) была так сомнительна для Пушкина. Через эту «не то… не то московскую кузину» идет вперехлест лирическая волна замечательных стихов. Вот, например, предвестье «сна Татьяны»:
- Потом пропало все: луга и небеса.—
- Мы в темной комнате. Для довершенья чуда
- Раскрылся пол – и вы оттуда,
- Бледны как смерть, и дыбом волоса!
- Тут с громом распахнули двери
- Какие-то не люди и не звери,
- Нас врознь – и мучили сидевшего со мной.
- Он будто мне дороже всех сокровищ.
- Хочу к нему – вы тащите с собой:
- Нас провожают стон, рев, хохот, свист чудовищ!
- Он вслед кричит!..
Не слишком ли расточителен здесь Грибоедов? Для его Софьи, чтобы обмануть Фамусова, хватило бы куда менее подробной, а главное – впечатляющей картины. Эта темная комната, хлопающие двери, «какие-то не люди и не звери», эти стонущие, ревущие и хохочущие чудовища так похожи на пушкинских!
Можно заметить, что и сон-то тоже «пророческий», только не Молчалину предстоят в действительности мучения, а Чацкому: в этом, кстати, заключается трагическая ошибка Софьи.