Читать книгу Жизнь и шахматы. Моя автобиография онлайн | страница 21

Я пришел в армейский клуб, когда министром обороны еще был маршал Малиновский. Он относился к шахматам с большим почтением. Создание шахматных клубов в Домах офицеров – это полностью его заслуга. В ЦСКА за моей спиной стояла родная, понятная, в конце концов, любимая и очень сильная команда, которую тренировал Фурман. Разве пошел бы он за мной в «Буревестник»? Да и как бы воспринял этот странный переход? Да, можно было бы сослаться на давление. Можно было бы обещать, что отучусь и вернусь. Но разве можно было договориться с самим собой и позволить себе предательство?

Какие только аргументы ни приводил я в бесконечных спорах с «Буревестником» – ничего не помогало. Ответ был один: хочешь учиться в МГУ – переходи к нам. Но я не поддавался на уговоры студенческого клуба и продолжал отказываться. Я понимал желание клуба отобрать сильнейшего шахматиста у главного конкурента. Как здорово, не приложив никаких усилий по выращиванию таланта, практически положить себе в карман добытое им звание чемпиона страны. Но у меня дарить этот шанс сопернику ЦСКА желания не было. Кроме того, начав учиться, я неожиданно обнаружил, что математика перестала меня увлекать. Я понял: чтобы состояться в этой науке, ей надо служить не меньше, чем шахматам. Возможно ли совмещать это служение с постоянными турнирами? Вряд ли. Могу ли я отказаться от турниров? Ни за что! Я решил, что экономика – именно та область знаний, в которой я смогу развиваться, не отказываясь от шахмат. Кроме того, на экономическом факультете училось достаточное количество прославленных спортсменов, и я наивно полагал, что переведусь туда – и «Буревестник» от меня отстанет. Экономисты меня приняли, но мучения продолжились. Преподаватели под нажимом сверху отказывались принимать у меня экзамены досрочно, придирались по мелочам и ни в чем не желали идти навстречу.

Больше других усердствовала педагог по истории КПСС – Осипова, которая отказывалась засчитывать мне материал, уже пройденный и сданный на мехмате. Мне говорили, что она интересовалась причиной моего отсутствия на занятиях, сказали и о том, что ее предупредили: Карпов не ходит, так как предмет сдал в предыдущем семестре досрочно и на отлично. Но педагог – то ли по собственной инициативе, то ли в результате давления сверху – брать это в расчет не пожелала, в красках расписала мое «безобразное» поведение заведующему кафедрой и, полагаю, была чрезвычайно довольна, когда, вернувшись с очередного турнира, я обнаружил себя в списке должников. Никакие разговоры о том, что курс я прослушал и сдал, в расчет не принимались. Осипова настаивала на пересдаче, которую не собиралась принимать. А заведующий кафедрой не мог допустить меня к занятиям без отметки в зачетке. Я не знал, как действовать в подобных обстоятельствах, чувствовал себя загнанным в западню. По наитию отправился на кафедру гуманитарных факультетов к своему бывшему преподавателю истории партии профессору Кислякову. Тот, увидев меня, удивился: