Читать книгу Словарь Ламприера онлайн | страница 142

– Добро пожаловать в Поросячий клуб!

Септимус, фигляр, импресарио, весь в текучем движении, приплясывает на столе. Место, куда попал Ламприер, явно штормит. Мог ли он предположить это, когда соглашался? Вокруг него целая толпа парчовых щеголей всячески веселится с пьяными вдрызг и расхристанными красотками.

– Хрю!

Все как один поворачиваются к нему и хрюкают, чтобы поддержать приветствие церемониймейстера. На самом деле никто (за исключением Септимуса) не кричит, но шум стоит ужасный. Ламприер нервно мигает. Это ли он ожидал увидеть? Септимус, провозгласив во всеуслышание его появление, уже готовится прыгнуть к новоприбывшему через головы стоящих между ними членов Поросячьего клуба: так он сразу привлечет внимание к своему очкастому приятелю и объявит участником всеобщего веселья этот комок нервов, испуганных первым выходом в свет. Он уже приступает к своему маневру – и в этот самый момент какой-то визгливой девице и ее обожателю приходит в голову, что настало время сказать тост. Бутылка взлетает вверх и устремляется вперед вместе с Септимусом, тот в прыжке нечаянно задевает ее ногой и грохается в середину сборища, где наблюдавшие его полет красавицы и франты спасают его от падения.

– Ха!

Он вскакивает на ноги. Бутылка тем временем движется дальше вдоль покинутой Септимусом траектории, пролетает над толпой и заканчивает свой путь – шлеп! – в ладони Ламприера.

– Глотните-ка, – поощряет его голос откуда-то снизу, из-под бока; он глотает.

– Так вы знакомы?

Септимус выпутался из свалки рук и ног, отмахнулся от восторженных приставаний очаровательницы, украшенной слишком большим количеством туши для ресниц, и приближается с выражением полного самообладания на лице, шаря одной рукой в кармане.

– Копченой грудинки?

– Что?..

Из внутренностей камзола Септимус извлекает самый длинный, самый красный и самый жирный кусок бекона, который Ламприер когда-либо видел. Должно быть, целый ярд в длину. Что это – первая из сегодняшних церемоний? Свинья, которую умертвили ради этого чудовищного куска, была величиной с лошадь, не иначе. Но ведь Септимус и не ожидает, что кто-то на самом деле станет его есть, не так ли?